А потом я шел домой мимо серых утесов Дома правительства, через Большой Каменный мост. Отсюда лучше всего виден Кремль – его всегда снимают с этой стороны. Внизу, подо мной, на обеих набережных плечом к плечу стояли парочки. Стояли часами, глядя на темную воду, в которой светились разноцветные огни – белые, красные, зеленые, говорили друг другу незначительные слова и думали о великой любви.

Я смотрел на них сверху, свысока, с легким чувством зависти. Я шел один. Ирина уже простилась со мной. Она сказала: «До завтра», – и выразительно посмотрела прямо в глаза. Как понимать: «До завтра»? Будет ли завтра счастливее, чем сегодня? Будет ли завтра сказано что-нибудь более важное?

2

В поезде я не люблю много спать – побаиваюсь, как бы не просмотреть что-либо замечательное.

В начале пути мы едем по самой длинной в мире железной дороге – по магистрали Москва – Владивосток. Путь идет через Мытищи, Пушкино, Загорск, Александров, Ростов Ярославский. Ведь жалко будет, если зайдет разговор как-нибудь о Ростове Ярославском, а ты скажешь: не видел, проспал!

Часов в восемь утра в коридор выходит свежевыбритый Маринов с полотенцем через плечо. Здоровается, подходит к окну.

– Что мы будем делать сегодня, Гриша? – спрашивает он.

Что же делать? Отдыхать только. Ребятам поспать не мешает.

У Маринова другое мнение.

– Спать можно восемь часов, – говорит он, – от силы девять. Куда девать еще пятнадцать? Я хочу дать ребятам задание: пусть почитают, а завтра к вечеру сделают небольшой доклад. Допустим, Глеб расскажет нам о девонской фауне, Николай – о каменноугольной. Это будет полезно для каждого из них и для нас всех тоже.

Я начинаю понимать его. Мы проведем в вагоне пять суток. После пяти суток безделья трудно сразу включиться в работу. Значит, еще несколько дней уйдет на раскачку. И вот Маринов решил, не теряя времени, раскачивать людей сейчас. В самом деле, что делать, когда отоспишься? Не смотреть же в окно пятнадцать часов подряд.

– А мне не стоит сделать доклад? – спрашиваю я.

Маринов кивает головой:

– Очень хорошо! Но вам я дам тему потруднее: например «Тектоника платформы. История развития взглядов». Пойдет?..

3

В нашей геологической партии шесть человек, но шесть человек – это еще не партия. Партией они станут только тогда, когда превратятся в единое существо с общей целью.

Мы сидим в купе все шестеро, все разные люди. Опытный Маринов и восемнадцатилетний Левушка, полный энтузиазма и нетерпения. Флегматичный Глеб и бойкий Николай. Глеба нужно раскачивать, Николая сдерживать. Против скромной, исполнительной Ирины сидит самонадеянный Гордеев… Сегодня это шесть пассажиров, едущих в Югру. Они едят, почитывают, поглядывают в окошко. Но Маринов знает: детали притираются в работе. Автомашина, которая прошла тысячу километров, работает лучше совершенно новой. И он спешит «пустить нас в ход».

– Займемся делом, – говорит он.

Самым трудолюбивым из нас оказался Николай. Уже с утра он возился, стучал молотком, скреб напильником. Николай решил переделать замки у чемоданов, набить подковки на все ботинки, зарядить патроны, сменить подставку для компаса.

«Левушка, подержи! Левушка, дай гвозди! Левушка, найди отвертку!.. – требовал он, вполне естественно обращаясь к Левушке, как к самому молодому. – Левушка, достань чемодан… А теперь положи его наверх… Кажется, станция, Левушка. Ты бы сбегал за кипятком».

А Левушке хотелось готовить реферат. Он так старательно читал, морща лоб и, шевеля губами, с такой неохотой отрывался от книги, с трудом сдерживался, чтобы не крикнуть: «Что я маленький, что ли, бегать за тебя! У тебя свои ноги есть».

И Маринов, конечно, заметил это.

– Давайте распределим обязанности, – сказал он. – Пусть Глеб ходит на рынок, Лева – в буфет, а за кипятком – Николай. Сейчас большая станция. Коля, не пропускай!

Глебу распределение не понравилось.

– Рынок надо поручить Николаю, а то я не умею торговаться.

Но Маринов невозмутимо повторил:

– Я сказал – Глеб ходит на рынок!

Глеб заупрямился. К обеду он не принес молока и ягод. И с обеда до ужина Маринов подтрунивал над ним, вспоминая то и дело:

«Хорошо бы молочка холодного… А у соседей есть молоко. Глеб, попроси глоточек! Или просить ты тоже стесняешься?»

Мы все охотно включились в эту «игру». То и дело слышалось:

«И всегда ты боишься торговок, Глеб?»

«Да, уж молочка не попробуешь до осени».

В Данилове рассвирепевший Глеб принес целый бидон и с грохотом поставил на столик.

Маринов поднял крышку и сказал невозмутимо:

– Зря купил так много. Оно же скиснет. Ты не слыхал, что молоко скисает?

Не в молоке дело, мы могли обойтись без него. Важно другое: в коллективе не должно быть бар и вьючных ослов. Поручения надо выполнять… в том числе и неприятные. Выполнять самому, не валить на товарища. Сказано – делай! И не спорь с начальником из-за пустяков!

4

Я с головой погрузился в книгу, и опять возникло у меня студенческое ощущение: как жаль, что экзамен близко и нельзя все прочесть до конца, неторопливо обдумать каждую строку.

Я должен был сделать доклад о тектонике платформы. Тектоника – молодая отрасль геологии, это наука о движении земной коры. Тектоникой занимался Маринов. Наша экспедиция была тектонической. Учебник тектоники я читал как путеводитель.

Так вот: земная кора делится на геосинклинали и платформы.

Геосинклинали – это подвижные зоны: горы, океанские впадины, глубокие долины, предгорные опускания. Это зоны землетрясений, вулканических извержений… беспокойные, изломанные участки земной коры.

Платформы – это равнины и плоскогорья: участки спокойные, жесткие, малоподвижные, как бы замершие. Что интереснее изучать? Казалось бы, горы: горы многообразнее, в горах больше ископаемых. Вообще добыча ископаемых называется горным делом. И геология зародилась в горах, потому что в горах больше материала, потому что недра там выворочены наружу, хорошо видны. А на равнинах все спрятано под толщей вековой пыли – глазам ничего не видно, проникать надо умственным взором.

Но тому, кто ценит умственный взор, кто любит искать неясное, лучше работать на равнинах.

Вековая пыль под ногами. Лёсс – это пыль из азиатских пустынь. Красная глина – пыль, принесенная ледниками. Известняк – муть, осевшая на дне теплых морей. Песок – морское дно у побережья. Глина серая и зеленая – морское дно на глубоких местах. Бурая прослойка – гумус из высохших болот. Не тысячелетия, а сотни миллионов лет утаптывались пыль, песок и ил, чтобы образовался слой в километр толщиной. Сотни миллионов лет! Дух захватывает от геологических чисел!

История гор проходит бурно: лавины, обвалы, горные потоки, землетрясения, извержения, – сложное переплетение катастроф. Равнины слегка колышутся – то вверх, то вниз. Голландия тонет в море, а Скандинавия всплывает – местами на целый метр за столетие. Медлительность необычайная, но каковы масштабы – ползут вверх три государства сразу: Швеция, Норвегия и Финляндия!

В истории Земли активные периоды сменяются спокойными. Последний период горообразования – альпийский – закончился миллион лет назад (а может быть, все еще продолжается). Следующий наступит приблизительно через сто миллионов лет. Интересно, какая будет жизнь тогда? Возможно, люди не захотят вулканов и землетрясений и не допустят их, распорядятся подземным теплом по своему усмотрению и выстроят горы там, где им понадобится. Для нашей страны, например, полезно было бы отгородить Арктику высокими горами. Тогда зима была бы мягче – и в Европейской России и в Сибири. А Сибирь невредно было бы наклонить к югу, чтобы великие реки несли пресные воды не в Ледовитый океан, а в пустыни Средней Азии.

Нет, я не говорил об этом на конференции. Там речь шла не о научной лирике. Там я рассказывал, что платформы состоят из кристаллического фундамента и чехла осадочных пород. Древние лежат глубже, более молодые – ближе к поверхности. Руководящая фауна такая-то…