6

Мокнем, толкаемся шестами, спим, мокнем… Геологам делать нечего. За мутной пеленой дождя тянутся низменные, заросшие кустарником болотистые берега. На всем пути раза три выглядывали камни: те же трещиноватые серо-желтые песчаники. Их присутствие ничего не опровергает и ничего не доказывает. Мы плывем по плоской ступени. Повсюду здесь должен был встречаться девонский песчаник.

Впрочем, впереди, как утверждал Ларион, какие-то белые камни, где река течет под землей.

Белые камни эти мы увидели на пятый день. На поверхности снова оказались знакомые каменноугольные известняки, которых мы ни разу не видели после Ларькина. Очевидно, здесь был осевший участок земли – грабен.

Река заметно обмелела здесь. Действительно, значительная часть ее текла под землей. То и дело мы встречали расщелины, из которых извергались целые потоки. Выше их дно обнажалось. Вместо реки перед нами была долина, покрытая мокрыми камнями, между которыми журчали струйки мутной воды.

Только изредка нам удавалось проехать полкилометра в лодке. Но затем дно опять скрежетало по камням, приходилось вылезать и тащить наш шитик почти на руках. Лодка не в воде оказывается сразу неимоверно тяжелой и неуклюжей. Каждый камень норовит пропороть ей дно, и в каждой щели застревает нос…

За полдня мы продвинулись километров на шесть. И, когда я подумал, что и на обратном пути нам надо будет тащиться здесь, я сказал Маринову:

– Леонид Павлович, не считаете ли вы, что грабен – сам по себе убедительное доказательство. Ведь грабены – плоские опускания, они всегда ограничены сбросами, в складчатых горах не встречаются.

Но Маринов был непреклонен:

– Мы же условились, Гриша, не менять маршрут в пути. Я сам продрог, устал. И мне очень хочется вернуться. В таком настроении нельзя обсуждать планы… И едва ли грабен – убедительное доказательство для тех, кто не хочет верить. Они опять скажут: «В молодых породах грабен, а под ними – складчатый фундамент». Нет уж, придется добираться до самого фундамента… Налегай, Гриша! Толкай корму вбок! Устал, что ли? Сейчас я тебе подсоблю.

Так мы тащили лодку километров пятнадцать. Наконец известняки кончились, на поверхность выглянули вновь девонские песчаники, и река оказалась на земле, а не под землей. С облегчением мы сели в лодку и взялись за шесты. Дул резкий, пронзительный ветер, в воздухе вились белые мухи. Но мы считали, что так и должно быть. Мы притерпелись и к холоду и к шестам. А по сравнению со вчерашним участком, где лодка ехала на своих пассажирах, сегодняшняя работа казалась нам отдыхом.

7

На следующий день Маринов заметил с правой стороны небольшую речку, скорее даже болотистую заводь, и направил лодку к берегу.

– Как ты думаешь, Гриша, это и есть протока, по которой Ларион советовал плыть?

Я сомневался. По-моему, заросшая протока скорее была похожа на болото. Между тем перед нами лежала прямая дорога по широкой и спокойной реке. Я считал, что не надо сворачивать.

Подъехав ближе, мы обнаружили все же течение. Но, кто знает, может, это просто небольшой приток. Не потеряем ли мы напрасно дня два, исследуя никому не нужную речонку. Не знал я, что можно заблудиться на реке.

– А вот и сломанная сосна. Ларион велел сворачивать от сломанной сосны, – заметил Маринов.

И мы вошли в протоку, все еще сомневаясь, туда ли мы плывем. Мелкая, заросшая травой речка сливалась с окружающим болотом. Раздвигая осоку, лодка оставляла за собой извилистую водяную дорожку. Дно было мягкое, илистое. Шесты вязли в нем. В лодке у нас было две доски, можно было бы соорудить нечто вроде весел. Но не хотелось задерживаться.

Километров через восемь протока резко повернула на восток. Топозеро – цель нашего путешествия – находилось на севере. Видимо, мы не туда плыли. Я предложил вернуться к реке и поискать правильную дорогу. Но Маринов верил в сломанную сосну Лариона.

– Справа я вижу холмистый гребень, – сказал он. – Попробуй добраться туда, Гриша. Может быть, ты увидишь озеро впереди. И ружьишко захвати. А то мало ли кого встретишь в тайге.

Я с удовольствием вылез на берег. Приятно было размяться после долгого стояния в лодке. Прыгая с кочки на кочку, я переправился через болотце и вступил в еловый лес. Мрачная, торжественная тишина ельника охватила меня. Ели стояли плотно, их низкие, тяжелые ветви не колыхались от ветра. Трава не росла под ними. Ноги бесшумно ступали по мягкому ковру многолетней хвои.

Я двинулся вдоль опушки на запад, выбирая подходящее дерево, чтобы взобраться на него. Но не успел я пройти и двухсот метров, как меня остановили странные звуки: своеобразное цоканье, клекот и хрип.

От Лариона я слыхал, что глухари здесь токуют иногда поздней осенью, и, признаться, не верил. Но сомневаться было невозможно. Ни один охотник, хоть раз слышавший любовные призывы глухаря, не спутает их с другими звуками. Глухарь – редкая и лакомая добыча, в особенности для нас, пробывших неделю на утиной диете. Определив направление, я двинулся в чащу. Но тут глухарь замолк и заставил меня простоять целую минуту на одной ноге. Пока он токовал второй раз, я продвинулся еще на два шага. Минутная пауза – прыжок. Охота на глухаря – серьезное испытание выдержки. Прыгнул – и замри! Примерно на двадцатом прыжке я провалился в какую-то норку. Как раз в этот момент глухарь закончил трель и смолк, так что я не знал, спугнул я его или нет.

Затаив дыхание я ждал в неудобной позе – одна нога в норе, другая на кочке, левой рукой я держался за еловую лапу, в правой балансировало ружье. Так я выстоял минуты три, проклиная сучок и собственную неосторожность, оплакивая улетевшее жаркое и все еще надеясь… Но в это время глухарь снова зашуршал и зацокал у меня над головой. Я разглядел на дереве темный силуэт, неторопливо прицелился… И грузная птица, ломая ветки, упала к моим ногам.

Охотничья гордость переполнила меня. Я мысленно смаковал, как покажу добычу Маринову, как он будет удивлен и обрадован. Ведь это единственный глухарь, которого мы встретили в это лето. Даже у самого Маринова не было таких трофеев.

Я привесил к поясу глухаря (в нем было килограмма четыре, как в хорошем гусе) и вышел снова на опушку. Мне надо было найти подходящее дерево, чтобы залезть на него и осмотреться… Но и с дерева озера не было видно. Во все стороны тянулся синеватый лес с проплешинами болот. Правда, и реки я не разглядел. Только пестрая полоса ивняка намечала ее направление.

Я слез с дерева, пошел к реке напрямик. По моим расчетам, надо было пройти около километра – спуститься с холма, пересечь низину и заросли кустарника на берегу. Однако на полпути я встретил болото. Я решил его обойти справа, но и там было болото. Сейчас, после дождей, воды прибыло. Я сунулся было напрямик, но тут же увяз по колено и с трудом выполз на сухое место, чуть не потеряв глухаря.

Тогда я решил вернуться по своим следам. Пошел обратно к холмам. Но почему-то лес оказался здесь не еловый, а лиственничный. Наверное, еловый остался левее. Я повернул налево, двинулся по опушке. Местность шла под уклон, холм закончился лесистым мысом, а мыс уперся в болотистую низину. Надо было снова поворачивать назад. Но куда на этот раз? Ведь я уже поворачивал назад трижды.

И тут впервые у меня возникла тревожная мысль: «А не заблудился ли я?»

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Заблудился!

Я не сразу осмыслил это зловещее слово.

Кругом нас тайга. В тайге два человека: Маринов и я. Мы можем искать друг друга два месяца и все же не найти. Ближайшие люди где-то на Топозере, километров тридцать от нас на север, или на северо-восток, или даже на восток. Озеро не так велико, можно пройти и мимо. Помощи ждать неоткуда. С ружьем и десятком патронов я как-нибудь выберусь на Лосьву. Я-то выберусь, а Маринов? Он же будет искать. Я – его, он – меня. Я даже заскрежетал зубами от злости.